Добавлено (Сегодня, 14:46)
---------------------------------------------
Продолжение со сказками

ЗАЯЧЬЯ ИЗБУШКА

Жили-были лиса да заяц. У лисицы была избенка ледяная, а у зайчика лубяная; пришла весна-красна - у лисицы растаяла, а у зайчика стоит по-старому. Лиса попросилась у зайчика погреться (раз стоит), да зайчика-то и выгнала. Идет дорогой зайчик да плачет, а ему на встречу собаки:
- Тяф, тяф, тяф! Про что, зайчик плачешь?
А зайчик говорит:
- Отстаньте, легавые! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
- Не плачь, зайчик, - говорят собаки. - Документы покажь и мы ее выгоним.
- Нет, не выгоните! А вот документы.
- Нет, выгоним!
Подошли к избенке:
- Тяф, тяф, тяф! Поди, лиса, вон!
А она им с печи:
- Как выскочу, как выпрыгну, своих волков напрягу - пойдут клочки по заулочкам!
Собаки испугались и ушли. Зайчик опять идет да плачет. Ему навстречу медвель:
- О чем, зайчик. плачешь?
А зайчик говорит:
- Отстань, медведь! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
- Не плачь, зайчик, - говорит медведь. - Пузырь ставишь, я выгоню ее.
- Нет, не выгонишь! Конечно, ставлю.
- Нет, выгоню!
Подошли к избенке:
- Поди, лиса, вон!
А она с печи:
- Как выскочу, как выпрыгну, своих волков напрягу - пойдут клочки по заулочкам! Медведь испугался и ушел. Идет опять зайчик да плачет, а навстречу бык:
- Про что, зайчик, плачешь?
- Отстань, бычара! Как мне не плакать? Была у меня избушка лубяная…
И так далее. Сошлись с быком на штуке баксов. Подошли к избенке:
- Поди, лиса, вон!
А она с печи:
- Я клиента развела и не лезь на чужую территорию, в натуре! А то как выскочу, как выпрыгну…
Бык потоптался и ушел. Идет опять зайчик и плачет, а ему навстречу рота ОМОНовцев:
- Две лапы - на капот, остальные - расставить! О чем, зайчик, плачешь?
- Отстаньте, менты!…
Они и отстали. Только дубинкой треснули, чтобы впредь повежливее был. Идет зайчик и все ревет, а ему навстречу петух:
- Кукареку! О чем, зайчик, плачешь?
- Отстань, петух! Не до тебя… Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная: попросилась она ко мне, да меня и того…
- Пойдем, я выгоню.
- Нет, не выгонишь!
- Выгоню! Натурально завалю и будем с тобой жить-поживать да добра наживать.
Заяц покосился и сказал:
- Интересно, как это у тебя получится.
Подошли к избенке:
- Кукареку! Несу перо, твою мать, хочу лису пописать! Поди, лиса, вон!
А она услыхала и говорит:
- Ты чего, пернатый, очумел? Собаки гнали - ладно; медведь гнал - ничего; бык гнал - понятно; но я в шоке, как ты гонишь!…
Так и не вышла. То-то все обломались.

ВЕРТОЛЕТ

Вообще, художник Леонардо да Винчи изобрел вертолет, чтобы летать. Но когда вертолет покрасили желто-синим, то летать на нем стали преимуще-ственно менты. Что ни говори, а все-таки обломно.

КИРО

Больше всего на свете Андр и Петя любили киро. Оно хранилось внутри них в особых фляжках. Когда Андр и Петя общались с приятными людьми, фляжки наполнялись киром, а когда с неприятными, то - дерьмом. Однажды Андр решил больше не общаться с неприятными, а Петя продолжал жить по-прежнему.
- Я не понимаю, как ты выносишь этих дураков! - не понимал Андр.
- Что поделаешь, - отвечал Петя. - Хочется, чтобы во фляжке всегда было.
- Но ты ведь любишь киро, а не дерьмо!
- Да, но здесь одним киром сыт не будешь. Имею ли я право требовать от других больше, чем они могут дать?… К тому же, знаешь, даже из дерьма можно добыть немножечко кира.
- Не хочу я так, - вздыхал Андр.
И они продолжали жить. Только Андр все чаще и чаще замечал в кире дерьмо, а Петя, как ни старался, не находил в дерьме больше кира.
В конце концов Андр оголодал. Петя пробовал с ним делиться, но слишком мало осталосль у него чистого кира, и то Андр его не принимал, а, сжав зубы, питался собой. Однажды ночью Андр забрался на высокий дом и залпом выпил все, что было у него во фляжке. А потом он спрыгнул вниз и погиб. А Петя до конца жизни ел дерьмо и мучался. Бывало, он закрывал глаза и представлял, что вокруг киро. Но когда-нибудь глаза открывались и тогда приходилось плохо. Мне трудно сказать кто больше прав, Андр или Петя. Потому что прав Ранний Ренуар, но здесь про него ничего не сказано. То-то он обломался.

ПАРНИШ

Парниш был внуком Мальчиша-Кибальчиша и ненавидел буржуинов. И те, в свою очередь, Парниша не любили. Продавали ему всевозможные низкопробные водки и не желали покупать разные механизмы, которые Парниш с друзьями собирал на заводе (а механизмы, кстати, по качеству были еще хуже, чем буржуинская водка). Бывало, Парниш, вдоволь напившись, вскакивал посреди застолья и кричал:
- Эх! Записали нас в свое проклятое буржуинство! А нам бы только палки кидать да бухалки бухать! Эх, придет скоро Красная Армия! Эй, вста-вайте, кто еще остался?!
И те друзья, которые могли ходить, вываливали за Парнишем на улицу встречать Красную Армию. Пока Парниш прикладывал ухо к земле, друзья громко и нежно пели:

Рвутся снаряды,
Стучат пулеметы
Но их не боятся
Красные роты!

И словно по волшебству, издалека раздавался шум. А потом из-за поворота выезжала машина, но сидели в ней менты в серой форме, с черными ду-бинками, белыми “браслетами”, да с желтыми слезоточивым газом.
- Измена! - кричал Парниш.
- Измена! - кричали верные друзья и разбегались кто куда.

А когда Парниша выпускали из застенков, все повторялось снова. Однажды кликнул Парниш друзей, да не отозвался ему никто. Вроде и желанье есть, да бутылки повыпиты, и палатка рядом, да идти нескем. Вышел из дома один, а на углу уже менты стоят, дубинками поигрывают. Ждут. Приложил тогда Парниш ухо к земле и рассмеялся ментам в лицо:
- Слышу! - говорит, - идет Красная Армия!

И упал замертво. А почему? А потому что земля, к которой он прикладывал ухо называлась рельсами. И не Красная Армия это шла, а скорый “Москва - Адлер”. То-то Парниш обломался.

ГАЗОВЫЙ БАЛОНЧИК

Возвращался однажды Крут поздно вечером домой с сумками. Встречают его на темной улице гопники и говорят:
- Вот, сейчас деньги у тебя отнимем, вещи модные отберем, потом все сбагрим за полцены перекупщикам, а выручку в кабаке пропьянствуем. Ну-ка, отдавай сюда!

А Крут сам здоровый был, и в кармане газовый балончик имел. Но только стал он его резко выхватывать, а балончик из рук выскользнул и метров на одиннадцать отлетел. Гопники начали смеяться, показывать в разные стороны пальцами и приговаривать:

- Вот, незадача! Вот, отлетел! Что же ты теперь делать-то будешь?!
- Да, - говорит Крут растерянно. - Так бы напшикал в воздух нерв-но-паралитическим газом и лежали бы вы по кустам в отчаяньи и отключке, а теперь придется достать нож и зарезать всех к едрене фене.

Так он и сделал. То-то все гопники обломались.

ЛОТЕРЕЯ

Еду я однажды из Москвы на электрическом поезде. По карманам рассовано рублей тридцать стипендии (тогда такая стипендия была). В Подольске на вокзале, вижу, стоят мужики. Подхожу, спрашиваю:

- Ну вы чего?
- А мы, - говорят, - в лотерею играем. Хочешь?

Я подумал: “Чего не сыграть?”, и говорю:

- Да.
- Ну давай три рубля.

Дал я им три рубля, мужики посоветовались и говорят:

- Ты проиграл.

“Черт, не повезло,” - думаю.

- А ты отыграйся, - советуют мужики.

Я обрадовался, говорю: “Точно!”, и даю еще три рубля. Но видно день был несчастливый. А мужики все: “Отыграйся! Отыграйся!"…

- Нет, - отвечаю. - Больше не буду. Вот если завтра утром в “Спортлото” угадаю, непременно приду.
- А! - сказали мужики и руками взмахнули. - “Спортлото”! То же самое!

И оказались правы, паразиты. То-то я обломался.

ГОВНОЧИСТ

Жил-был бедный принц. Все у него было маленькое: и королевство, и замок, и рост, и… - все, но не настолько уж ничтожное, чтобы принцу нельзя было жениться; а жениться ему хотелось постоянно. А хотение, как известно, - что твоя моча: чуть выработалась - и сразу в голову аммиаком бац! Да. Но даже несмотря на это, дерзко было со стороны принца заглядывать-ся на фото дочки императора в светско-эротических журналах, да еще вдобавок после этого и самолично домогаться встречи (письма писать, подарки дарить). Подарки! Добро бы послал что-нибудь ценное, а то надергал в королевском огороде конского щавелю (мужских растений и женских), не без намека переплел их между собой, завернул в местную газету “Королевская правда” со своим фейсом в фас и торсом в профиль (Стр.1), и отправил всю эту мутотень почтовобагажным вагоном императору.
Император, вообще, был мужик - не дурак, но даже его подарок принца очень и очень озадачил.
- Как вы думаете, что он имеет в виду? - спросил император придвор-ных, внимательно разглядывая веточку засохшего щавеля и осторожно давая пробовать ее на зуб императорскому лекарю.
- Кисло, - сказал императорский лекарь. - Кисло ему, наверное, Ваше величество, без Ее высочества, вашей кобылицы то бишь.
- Но-но! - сказал император. - За кобылицу он и ответить может.

А дочка его сисястая-длинноногая, меж тем, перегнулась через папеньку, схватила щавель, растерла на ладони и понюхала:

- Но папа! - сказала она. - Зачем ему я? У этого принца нет даже нормального плана! На нашу счастливую жизнь. Все у него как-то приземленно, кисло… Какое-то простое все… Зеленое…
- Да, - брезгливо согласился император, пробуя щавель. - Беспонтовый молодой человек.

Другой бы на месте принца обломался (тут и сказке - конец), но принц - нет! Он прошелся по своему маленькому королевству, дешево купил в минимаркете небольшую коробочку черного крема для обуви и сделал себе мизерную пластическую операцию, в этом креме извазюкавшись, тем самым внешний вид свой малька изменив. После этого отправился принц к императору и давай клянчить у того работу как последний бюджетник.

- Сам я - не местный, - говорит, и для правдоподобности подвывает. - Беженец! Живу на вокзале, денег на билет нет!..
- Да - на! Отвали! - говорит император и дает принцу денег.

Ему бы взять (тут и сказке - конец), но принц - нет!

- Работать хочу! - говорит. - Созидать! Приносить пользу обществу!
- Много вас тут таких бродит, общественников, - проворчал император. - Впрочем, погоди - вспомнил! Мне же говночист нужен. Говна у нас тьма тьмущая, понимаешь…

И вот принца назначили придворным говночистом и поместили в убогой крошечной коморке рядом с Главными Императорскими уборными.

Весь день он сидел и что-то мастерил и перед вечерней чисткой смастерил волшебный горшочек. Горшочек весь был увешан колоночками, и когда в него что-нибудь клали (или лили), из колоночек доносилась модная песенка:

Ты скажи, ты скажи
Че те надо, че те надо,
Ты скажи, ты скажи
Че ты хошь?

Но вот что было всего занимательней: чего бы в этот горшочек ни клали, что бы ему о своих желаниях ни говорили - все одно в нем оказывалось исключительно дерьмо. Причем не простое, а пластмассовое. Разница была только в цвете и форме. И запахе: не пахло это как настоящее… Да, уж такой горшочек не чета был какому-то щавелю. И вот принцесса отправилась по нужде со своими фрейлинами, и вдруг услыхала модную песенку из колоночек. Она сразу остановилась и просияла: ведь сама она умела петь только одну эту песенку! Принцесса подошла к каморке принца и сказала чтобы что-то сказать:

- Эй, ты! А у тебя верхи режет.
- Ничего не режет, - ответил принц. - Бананы вынь.
- Режет-режет, - сказала принцесса. - Слышишь? Обрывается на самом душещипательном месте - никакого кайфа нет.
- Так это же, блин, тебе не сон, это - Sony, - сварливо огрызнулся принц. - Китайской сборки.
- Ну ладно, ладно! - примирительно сказала принцесса. - На такой работе и такой гордый… Что это у тебя в горшочке?
- Известно что! Дерьмо.
- Покажи.

Принц показал.

- Действительно, - удивленно сказала принцесса. - Тогда я что-то не пойму… А прикол-то тут в чем?
- А вот, - сказал принц, отламывая у принцессы кусочек короны и бро-сая его в горшочек. Понятно что тут произошло.
- Ты что делаешь, дурак! - завопила принцесса.
- А что я делаю?
- Ты зачем мою корону?!
- Я?! Сюда?! Да тут нет ничего. Одно дерьмо. Потрогай… Да не бойся - пластмассовое оно.

Так и было.

- Вот это да! - воскликнула принцесса. - Как настоящее!.. Сколько же ты хочешь за этот горшочек?
- Ложку кала съешь, - сказал принц.
- Как?! Я?! Вот нахал! - возмутилась принцесса.
- А меньше никак нельзя.
- Ну, может, сто поцелуев принцессы? - робко предложила дочь императора.
- Да ну тебя с твоими поцелуями, маньячка, - ответил принц. - Давай лучше дерьмо жри.

Делать нечего, пришлось принцессе отведать из уборной. Зато горшочек при ней остался.

Как весело было! Стащут с фрейлинами у папеньки денег на шпильки, император хватится: где?! А вот где - в горшочке. Не верите?! Сами проверьте. Бросьте, папенька, копеечку… Вот то-то. А говночист даром времени не терял и смастерил бачок. Стоило в этот бачок засыпать всякой дряни (булавок, скрепок, исписанных ручек и т.д., нажать на слив, как из бачка те же предметы и вываливались. Здорово! Да, вываливались они не простыми, а блестящими. Все будто в золоте, серебре, да алмазах.

- Вау! - воскликнула принцесса, проходя мимо коморки принца и слыша звук слива. - У него же нет туалета!
- Вау!!! - воскликнула она еще громче, распахнув дверь. - Это же… Вау!!!

Восторгу ее, как видите, не было границ.

- Что ты хочешь за этот бачок? - спросила принцесса, переведя дух. - Но учти: дерьмо больше жрать не буду.
- Сто ложек, - небрежно бросил принц.
- Да ты что, с ума сошел?! - крикнула принцесса. - Да я меда за всю жизнь столько не съела!

Но принц нажал на слив и из бачка вывалилась очередная партия блестящих побрякушек.

- Ладно! - сказала принцесса. - Тащи ложку.
- Интересно, - подумал тем временем император, - Что это моя дочь стала часто в туалете засиживаться? Не случилось ли чего?

И он пошел к Главным Императорским уборным, но, проходя мимо коморки говночиста, услышал чей-то тихий шепот и чавканье.

- Девяносто три, девяносто четыре, - шептал принц. - Девяносто пять,.. не халтурь - не засчитаю… Так!.. Девяносто восемь… Девяносто девять…
- Сто! - крикнул император, резко открывая дверь и давая принцессе хорошего пинка.

Та упала в объятья принца и заплакала:

- Папенька! Я Вас опозорила! Выгоните же меня из Вашего государства…
- Ага! Чтоб по всему миру слава пошла?! - сказал император. - Хрен наны! Пусть думают, что я благородный, чувства человеческие ценю выше профессии. Замуж за него пойдешь!

И указал на говночиста. Принцесса от благодарности взвыла. Так она и проревела несколько дней, всю свадьбу и даже начало брачной ночи.
… Слуги закрыли за ними двери и в императорской опочивальне они остались вдвоем, и плачущая принцесса не заметила как говночист снова стал маленьким принцем из маленького королевства… (впрочем, позже она заметила, но сразу не догадалась). Потом только, успокоившись, валяясь на супружеском ложе, вздумалось ей из бабской склочности ляпнуть в тоске напоследок:

- Ах, отчего я не вышла замуж за красавца принца?!
- А думаешь, было бы лучше? - спросил принц.

Тут бы принцессе обломаться, но она - нет! Она узнала принца, и воскликнула:

- Принц! - и, обернувшись на стоявшие в углу горшочек и бачок. - Я счастлива!
- Да, - сказал принц. - Счастлива… Ты скормила козлам мой чудесный настоящий щавель, ты готова была жрать дерьмо ради каких-то безделушек, умеющих все превращать в дерьмо (или из дерьма делать все), ты… Я приго-товил тебе еще один подарок. Свадебный. Возьми, - и он протянул ей фаллоимитатор. - Держи, он почти как настоящий!.. А я пошел. Прощай.

Он встал и с гордо поднятой головой ушел к себе в маленькое королевство. И перед уходом насрал на императорское супружеское ложе. И говно это, между прочим, тоже было настоящим и ужасно воняло. Вот тут-то принцесса и обломалась.

ЗЕЛЕНЫЕ ПАПУКИ

Захватили как-то индейцы в плен Фенимора Купера и Карла Мая. Привели их в свой лагерь, посадили у костра, а сами на совет ушли. Оглядываются Фенимор Купер и Карл Май вокруг, дивятся: во как, оказывается, индейцы живут. Видят у костра развалился один, трубку посасывает. Фенимор Купер посмелее был, он и спрашивает:

- Как тебя зовут, брат? И отчего ты не на совете?

Индеец посмотрел на Фенимора Купера и отвечает:

- Зовут меня Ранний Ренуар. А развалился я здесь для того, чтоб вы не сбежали. А брат тебе - техасский кайот.
- А скажи, Ранний Ренуар, в какое племя мы попали? И что с нами будет?
- Вы попали к зеленым папукам и молите Маниту, что не к голубым. Вождь Красные Глаза мудрый. Сейчас он курит, а вожди Сухая Трава и Опс спорят о вашей судьбе.

Фенимор Купер и Карл Май достали терадочки и аккуратно записали в них слова Раннего Ренуара: вдруг пригодятся.

- Зря вы, ребята, это делаете, - говорит им Ранний Ренуар. - Краснокожие вас все равно сожрут. Вот увидите.
- Что ты, - отвечают Фенимор Купер и Карл Май. - Ты разве не знаешь, что они жестокие, но справедливые? Ты разве не знаешь, что мы воспели их в романах?
- Не знаю, - пожал плечами Ранний Ренуар. - Я вообще из другого племени.
- Отчего же тебя не трогают?
- А кому я нужен? Вы разве не знаете, что краснокожие жестокие, но справедливые… И у меня есть отмазка: я - Ранний Ренуар.

Фенимор Купер с Карлом Маем изрядно сконили, а тут с совета вернулись остальные индейцы. Вождь Опс подошел к пленникам и спросил:

- Вы кто?

Фенимор Купер и Карл Май положили друг другу руки на плечи и ответили:

- Мы Фенимор Купер и Карл Май, писатели! Мы любим индейцев и пишем о них книги!
- Ну и назовите мне какую-нибудь книгу, - сказал Опс.
- Библия!
- Опс! - крикнул Сухая Трава. - Это же евреи!
- Белые псы врут, - сказал Опс. - Змеисты их языки, дрожащи их члены. А Библию написал Иисус, вождь семитов.
- А мы и не говорили, что написали Библию, - сказал Фенимор Ку-пер.
- Не говорили, - подтвердил Карл Май. - Мы просто назвали какую-нибудь книгу.
- О, коварные суслики! Нахальные глухари! - воскликнул Опс. - Может у вас не только по два языка, но и по два скальпа?! Вижу: двуличие - одежда бледнолицых! Назовите же мне ВАШИ книги!
- “Верная Рука - лучший друг апачей”, - сказал Карл Май.
- “Не самый последний из могикан”, - сказал Фенимор Купер.
- Я так и знал! Они прославляют враждебные племена, - сказал Опс. - А про зеленых папук ни слова. Даже про голубых ни слова, что, вобщем, и правильно.
- Мы прославляем благородство людей, - хором ответили Фенимор Купер и Карл Май. - Не важно какого они цвета, главное - они замечательны, и индейцев, между прочим, среди них тоже достаточно. Нами зачитывается вся Европа.

Тут Вождь Красные Глаза оторвался от трубки и сказал:

- Европа пускай зачитывается, а мы будем закусывать вами огненную воду.
- Вот так, - вздохнул Ранний Ренуар. - А я предупреждал. Лучше бы сказали, что вы Горький и Бедный. А теперь - давайте, обламывайтесь по-скорее.
- Почему? - спросил Карл Май.
- Потому что на хавчик пробило, - ответил Опс. - А вы иначе в котел не влезете.

И Фенимор Купер с Карлом Маем обломились.

КНОПОЧКА

Жил Боропаев со своей девочкой Юлей. Любил ее так, что никому даже потрогать не давал. Водил ее по всяческим институтам напоказ и в укромных уголках тискал со страстью. Юля была ему послушная, за руку всегда держала, попкой вертела только при нем, а при других и думать не смела. У нее в ладошке специальная кнопочка была: стоит нажать - попка и завертится всем на радость. Но Боропаев эту кнопочку берег пуще, чем саму юлину задницу. А задница!.. Видно, Создатель в это дело душу вложил. Боропаев и сам частенько говаривал: “Душенька! Люблю тебя без ума!” И не врал ни капельки. “Не отдам тебя никому!”, - говорил, хотя никто у него Юлю и не просил. “Я твой парень”, - говорил. Гулял с ней. “Помни, малыш”, - на заборе написал, чтоб все видели.

Однажды у него случился день рождения, как он думал, подошла к нему Юля, подарок за спину спрятала и спросила ласково:

- Угадай, дорогой, почему я такая счастливая?
- Не знаю, - ответил Боропаев, целуя Юлю где-то между локтей.
- А потому что не будет тебя больше! - крикнула Юля и вдруг давай убивать Боропаева грязным столовым ножом. - Вот привязался! Гляди, гляди! - нажала на кнопочку в ладошке четыре раза подряд. Попка у Юли так и завертелась. А Боропаев на этом околел. То-то.

КРУТОСТЬ

Шалай задумал дело. Не просто аферу, а чтоб на всю жизнь. Или пока не арестуют. Друзей школьных из кабаков повытаскивал, печатью обзавелся, офис снял. Посадил в него секретаря, двоюродную сестру по матери. И закипело. Потянулись к Шалаю контейнера с товаром из разных стран, но в основном из Тайваня. На склады начали наведываться мешочники и произносить слово “опт”, Шалаев товар появился на рынках и в магазинах. Даже телевидение 30 секунд в день показывало нужную рекламу. Конкуренты особо не одолевали, всем места хватало, а страна благоговейно повторяла: “Крутость! Крутость!” И на контейнерах было написано: “Crutost”. И в газете “Что почем” : “Крутость - мелким оптом”. И в “Из рук в руки” : “Крутость со склада”. И во “Все для вас” : “Любыми партиями”. Друзья фигели от Шалая, а Шалай - от себя. Все они питались в ресторанах, строили дома и дачи, ездили на дискотеки, оттягивались на островах Средиземного моря. Крутость продавалась хорошо. На толкучках сотни людей торговали, тысячи покупали, миллионы мечтали о ней. А если появлялись претензии типа : “Ваша крутость быстро трется, линяет, портится”, продавцы отвечали : “Покупайте штатовскую в десять раз дороже”. И это было правдой. Однажды, когда все шло отлично, к Шалаю в офис заглянул человек, и Шалай понял, что что-то уже не так.

- Вы из налоговой инспекции? - спросил Шалай.
- Нет, - ответил человек. - Вы ведь торгувете крутостью, а крутость идет по другому ведомству. Дайте-ка я посмотрю как вы живете.

“Неужели из госбезопасности?” - подумал Шалай и показал человеку все: и дом, и дачу, и гаражи, и машины, и яхту (и яхту!), и бар в офисе, и даже кредитную карточку из рук. Посадил в самое мягкое кресло. Попытался накормить обедом.

- Нет, - ответил человек. - Я не ем. Вы мне все показали?

Шалай подумал и кивнул: все.

- Ну и с чего ты взял, что это крутость? - спросил человек. - Сожрешь на сто тысяч сосисок больше, чем твои соплеменники; трахнешь на тысячу баб больше, чем твой учитель математики-импотент; выпьешь цистерну дорогого бухла; сносишь вагон дорогих шмоток; всякие подонки будут о тебе шептать уважительно, а крутость где?
- Крутость в этом, - растерянно ответил Шалай.
- В жопе такая крутость, - сказал человек. - Даже если она штатовская. Все сгниет и превратится в кал. И чего ты выпендриваешься? У тебя “Мерс” последней модели, а я могу без крыльев летать, понял? Ты, если что, бандитов зовешь, а я их могу, в натуре, на мясные кубики порубить. Ты нищим тыщи кидаешь, а я тебя, мудака, все равно не возьму в Царствие небесное…

Тут вошла секретарь и предложила всем кофе. Но Шалай обложил двоюродную сестру по матери и запер дверь.

- Какой ты, однако, нервный, - продолжил гость. - ничего не имеешь потому что. Кто ничего не имеет - у того претензий, как у ста уборщиц туалетов. Всегда так. Каждый изнеженный гавнюк требует к себе внимания и жополизства…
- Да кто тебе дал право судить меня?! - завопил Шалай.
- А вот это действительно круто, - радостно сказал человек и вышел. Не похоже было, чтобы он обломался.

P.S.
А потом Шалая оштрафовали за нарушение закона о рекламе. Думаете отмазался?

НЕСЧАСТЛИВОЕ ЧИСЛО

Жили-были муж с женой и было у них 107 детей, 103 мальчика и 4 девочки. Добро бы для прикола - сто, а то - сто семь, не пойми какая цифра. Причем отец-то у детей был родной, а мать сперва родная, а потом нет. Еще бы. Дети эти занимались чем? Прибегут обычно домой и орут:

- Мама, есть! Папа, есть!

Сто семь человек. Ну муж с женой обламывались! Так вот, однажды жена мужу говорит:

- Я, - говорит, - скоро с ума сойду. Нам ведь, блин, кормить их нечем. Ты их уведи, блин, куда-нибудь, день их. А то я тебя овдовлю - глазом не успеешь моргнуть.
- Куда же их деть? - отвечает муж. - Разве в детдом?
- Изверг! - говорит жена. - При живом-то отце?! Что, трудно в лес отвести и бросить?

На том и порешили. Но один мальчишечка шибко хитрым был: любил за родителями подслушивать и, особенно, подглядывать. Понял он, что дело худо и начал думать как от беды избавиться. Собрался отец утром в лес. Построил детей в колонну по четыре, чтоб считать легче, и пошел. А мальчишечка последним встал и к столбу ворот привязал веревочку. Отец ведь хотел сперва дров немного нарубить, а потом уж детьми заняться, но дети идут, веревочка мотается, а как размоталась до конца, ворота-то во дворе и рухнули. Пришлось срочно домой бежать, ворота чинить. А так как дров не было - все остались без горячего и, естественно, обломались. Так вот, в другой раз повел отец детей в лес. Мальчишечка набил карманы камушками. Идет в хвосте колонны, по птицам пуляет. Попадет - птица на дорогу валится, а не попадет - камушек тоже метка. Завел отец детей как следует и смылся: сказал в туалет пойдет, а сам едва отошел - и ну напролом через чащу. Только его и слышали. Если бы маль-чишечка меток не оставил - дорогу можно было бы и по отцовскому топоту отыскать. А так вся орава - по камушкам, по птичками - домой нагрянула - и по почкам мачехе. То-то она обломалась. Так вот, лишь отлежалась жена, снова велит мужу детей в лес вести. Мальчишечка на этот раз мелком деревья отмечал. Усердно отмечал. Поэтому, когда отец сам заблудился и заголосил, дети его быстро по стрелкам к дому вывели. Ну и, как повелось, - по почкам мачехе. Так вот, жена заподозрила неладное. Когда муж опять повел терять детей, она тайком побежала следом. Мальчишечка на землю хлебные крошки кидал. А мачеха это дело живо просекла и начала их подбирать и есть. Так и шли: отец с топором, дети колонной и мачеха на четвереньках. Мальчишечка вскоре почувствовал, что следят за ними и перестал кидать крошки. Нечего стало подбирать мачехе. Повертелась она на тропинке и поняла, что капец ей. А муж тем временем домой прибежал. Видит - пусто! Никто не орет, не “пилит”, не просит ничего. Жена тоже изчезла… Ох, и загулял он тогда! Упился до смерти. Так вот, стемнело. Звери лесные на охоту вышли. Покрикивают.

То слева медведь: “Вау!”
То справа тигр: “Р-ры!”
То издалека дикая тварь: “А-а!” (Это мачеха понемногу с ума сходила).

Вдруг видят дети: идет навстречу вроде человек, а вроде и нет. Легко идет, сквозь деревья, как сквозь воздух. И улыбается.

- А-а, - говорят дети. - Это Ранний Ренуар. Не пойдем за ним. Он однажды 46 человек на вершину горы завел и сбросил, и никто теперь не знает что с ними стало. Может, камнем в него кинуть? Но Раннему Ренуару все по фигу. Так и ушел, улыбаясь. Вова проходил гуляючи. Он за грибами приехал и с полной корзинкой к машине возвращался. Еще подумал: “Пионерлагерь на выезде”. А дети решили - мираж и не стали звать. В полночь прилетела ведьма. Зависла над детьми и аж заверещала от радости:

- Ой, сколько мяса человечьего! Будет что пожевать! И костяшечки продать в анатомию - тоже нормально!

А надо сказать, что волки к тому времени уже человек шесть детей надкусили, но толпа все равно казалась внушительной. Спустилась ведьма на землю, отогнала волков и унесла всех детишек в свое логово. Конечно, тяжеловато ей пришлось, падала раз пять с такой ношей, потому мяса побила изрядно. А все-таки дотянула кое-как до избушки. Избушка-то сама на курьих ножках, стены пряничные, окна леденцовые, крыша из печенья, только есть это ничего нельзя, потому что заплесневело, да и пряники с курицей как-то не особо в кайф. Прилетела, значит, ведьма домой и давай зверствовать: у кого голову отхватит, у кого руку. Долго ела, а дети все не кончаются. Уже 16-томная поварская книга закончилась, а они еще есть.

- Куда тебе? - спрашивали ведьму оставшиеся пятьдесят два брата и одна сестра. - Ты же старая.
- Не пропадать же добру! Жаалко! - кричала она в ответ и опять принималась за свое.
- Куда тебе? - спрашивали ведьму восемнадцать братьев. - Ты же и так жирная.
- А! - отвечала она.

Стонала, озиралась по сторонам выпученными глазами. Плохо ей было. Когда остался один мальчишечка, ведьма ему говорит:

- Садись на лопату, я в тебя в печь засуну.
- Я не умею, - говорит мальчишечка.
- Во дурак, - сказала ведьма и показала как надо садиться на лопату.
- Е, - понял мальчишечка и сел как учили.

Ведьма его и зажарила. И его сожрала. Под чистую. Обглодала до последней косточки. Но только присела после таких трудов на лавку и околела на месте. Сто семь, все-таки, несчастливое число. Все обломались.

КОСТЮМ

Чего от меня надо?! Все так и норовят делать гадости одну за другой. Когда я еду в метро, прохожие в трамваях смеются и издеваются надо мной.
Вчера черная кошка тринадцать раз подряд перебежала дорогу, и если бы под зад ее не пнул - до сих пор бы носилась, дура. Любимая девушка сказала: “Ты это, не люби меня больше”. И укатила с глаз долой в какую-то Мразь-на-Вене. Любимый писатель лет десять назад написал пять романов, которые только сейчас подвернулись под руку, я обрадовался, а они все мрачные. Любимая группа распалась. Нелюбимая выпустила новый альбом и народ обомлел. Аристотель пришел и демонстративно побрился наголо и мне на пол. А я его и не звал вовсе. Завтра придет Маркс.
А все потому что у меня старый рваный костюм! Привычный, к лицу, но карманы дрань, пуговицы с мясом и на соплях, швы - есть, но без ниток.
И ненавидят меня за это. Всё гадости норовят одну за другой! И ведь веревка не выдержит, пистолет не выстрелит, нож отупеет, газ отключат, бензин разбавят; все таблетки с витамином С, а электричество - ну его к черту, потому что страшно. Что я, рэппер, что ли?! А вот сменю костюм, будет он серый, цивильный. И тоже по фигуре. Пленка, конечно, обратно не закрутится, но жизнь другой дорогой пойдет. Кошка перекрасится.
Девушка появится новая и красивая. Писатель напишет книги - обхохочешься. Любимая группа соберется. Нелюбимую закидают обертками от “Тампаксов”. И в гости ко мне будут ходить все больше Цицерон и Котовский. Транспорт не изменится, ну и плевать. Потому что буду я костюме с иголочки, ни души, ни задницы не видно. И ширинка застегнута. То-то все обломаются. И веревка тогда выдержит.